«Мне было 14, когда погиб мой лучший друг. Мы росли в одном дворе, поэтому близки были с самого детства. Помню, как пришел со школы, а папа сказал: „Бори больше нет…“, и как я отчаянно плакал, не в силах поверить случившемуся. Конечно, я знал, что Борька токсикоманил. Не раз наблюдал, как с другими пацанами они одевали на голову пакеты и дышали всякой дрянью до потери сознания. Я видел, как, нанюхавшись, дурели ребята, поэтому никогда не пробовал сам. Было как-то жутко и неприятно, а вот Борька уже ничего не боялся. Он знал, что в одиночку этого лучше не делать, и все же накануне рискнул. Закрылся в комнате, одел пакет, а когда стал „вырубаться“ не успел скинуть прилипший к лицу целлофан. Он просто задохнулся…
Тогда нелепая глупая смерть друга мне казалась большой несправедливостью. Но теперь, оборачиваясь на собственную жизнь, я ловлю себя на мысли, что, может быть, было бы лучше уйти так, в начале пути, чем пережить то, что пришлось вынести мне.
Я — наркоман. Мне 39 лет, из которых больше 20 „сижу на игле“. Первое знакомство с наркотиком произошло еще в школе. Тогда в моем окружении было как-то принято, что ли, отдыхать по-взрослому. Иногда мы напивались дешевым алкоголем, но чаще накуривались „до чертиков“ марихуаной. И хотя я прекрасно осознавал, что узнай об этом отец, он, наверняка, что говорится, свернет мне голову, никогда не боялся что-либо пробовать.
Отчетливо помню, что в тот субботний вечер, мы большой компанией прогуливались по парку, тупо и бесцельно убивали время, когда кто-то предложил попробовать „ханку“. Тут же нашелся приятель, знавший места, где можно приобрести маковую соломку и сварить это „чертово зелье“. Так я впервые оказался в притоне. Это был добротный, хотя и очень грязный, запущенных дом. На черной от копоти кухне везде валялись шприцы, бутылки и прочий мусор, источающий зловонный аромат. Вокруг все было мерзко и противно. Вероятность умереть или заразиться чем-нибудь в этом „бомжатнике“ в тот вечер, наверняка, была очень высока. Но я не испытывал страха, ведь когда вокруг тебя это делают все — вроде и бояться нечего. Одним словом, размышлять долго не стал, а дальше… состояние какой-то восторженности, удовлетворенности, всеобщей любви и все это на фоне небывалого прилива энергии. В общем „вставляло“ нас сутки. А потом все закончилось также резко, как и возникло, оставив чувство жуткой усталости и подавленности.
Вскоре после этого случая я окончил школу, науки мне давались легко, поэтому получив хороший аттестат, без труда поступил в институт. Но выучиться так и не смог. Пять раз восстанавливался, брал академ и все же закончил только три курса. Большинство моих друзей после школы ушли в армию, а когда вернулись через 2 года, я плотно „сидел на игле“, уже осознавая, что влип по самые уши. Родители тоже стали догадываться, что я что-то употребляю, но не знали что именно. Тогда ведь о наркотиках вообще мало было известно. А я, как мог, убеждал их, что это все бред и сплетни. Верили… А что им еще оставалось?
Откуда брались деньги? Сначала под любым предлогом выпрашивал их у родителей, занимал у знакомых, где-то подворачивался случайный заработок, но доза была всегда. Однажды вшестером мы собрались на квартире, сварили все как полагается. А когда „ширнулись“, у двоих случился передоз. Я заметил, что парень, прилегший на диван, вдруг посинел, и в этот момент другой товарищ начал хрипеть, его лицо исказила страшная судорога, а все тело тряслось в конвульсиях. Среди наркоманов считается, что самое страшное в этот момент остаться одному — верная смерть. Жизнь уходила из них на моих глазах. Мы, конечно, испугались неслабо, но откачать успели. Был еще случай, когда я спас парня. Мы вместе варили мак в лесопосадке. Я знал, что он здоровьем слаб, поэтому просил не вводить сразу все, просил, мол, не жадничай. Но кто на жутком «кумаре“ думает об этом. Хочется побыстрее, да побольше. Вот и “отъехал“, заглотил язык и стал задыхаться. Чтобы спасти жизнь, пришлось разворотить ему челюсть. Правда, после этого случая он завязал, и даже завел семью.
Я тоже много раз пытался лечиться. И могу подтвердить, что медицина здесь бессильна. Самый длинный период в “завязке» у меня был 3,5 года, когда я полюбил девушку, которая стала моей женой. Любовь к ней окрыляла и давала силы держаться. С самого начала она знала, что я наркоман, и хоть сама медик по образованию, убеждала, что только Бог сможет дать мне силы и только в Его помощи есть шанс на спасение. Водила меня в церковь, мы причащались, исповедовались. Но побороть эту черноту в душе я не мог, заглушал ее алкоголем и анашей. А потом снова сорвался. Пытался скрывать, но она видела меня насквозь, плакала, упрашивала, гнала прочь и тут же под моими мольбами сама вводила шприц в вену. Она долго терпела, но ушла. А мне уже было все равно.
Жуткие вещи творил. Не было ни жалости, ни любви, ни моральных принципов. Да и удовольствия как такового не было, больше необходимость снимать ломку. В какие-то моменты я доходил до безумия. В отчаянии пытался даже покончить с собой. Как-то переел колес, что не помню, как провел 12 дней. Вроде пришел домой, стал денег требовать. Там скандал подняли. Тогда я вышел во двор, снял веревку с колодца, накинул ее на виноградник и в петлю влез. На мое счастье отец покурить вышел и услышал, как громыхнуло ведро. Посмотрел, а я уже не шевелился, не дышал, реально мертвый был, меня несколько минут откачивали. Мать еле пережила. Она, конечно, не заслужила всего этого, и я перед ней всю жизнь буду виноват. В том, что еще живу и дышу — заслуга необъяснимой материнской любви. Ведь сколько терпела и все прощала.
После суицида еще 7 лет понадобилось мне, чтобы окончательно осознать, все, я больше не могу. Последнее время я подсел на дезоморфин. Страшный наркотик. Первый раз, когда увидел, из чего его готовят, был в шоке: таблетки, соляная кислота, сера, бензин. Но ломало так, что долго не думал. В городских аптеках девчонки-продавцы меня знали в лицо, спрашивали: «Андрей, сколько можно?». Видно было, что жалели и в то же время покорно отпускали мне препараты, сколько потребуется, еще и в долг записывали. То, что делает дезоморфин с людьми действительно ужасно. Тело просто гниет заживо. К тому времени здоровых вен на руках у меня не осталось, и я кололся в пах. Так что вскоре стали отниматься ноги. Медики поставили диагноз гнойный тромбофлебит, а у наркоманов это называется проще — «шахта». То есть дырка в паху, откуда сочится гной. Больше всего на свете я хотел остановиться, прекратить все это. Но, как водится у наркоманов, все оттягивал, думал: «Ну, денек, другой еще поколюсь, а потом в больницу лягу». На десятый день родители нашли меня в беспамятстве, температура за сорок, тело били судороги, а сердце выдавало бешенный ритм. Приехавшие врачи «скорой» так и заявили: «Он не жилец, у нас полно больных, кто захочет тратить на него время“. Пришлось денег дать, и меня увезли в реанимацию.
Я не знаю, почему я еще жив. Сегодня, благодаря хлопотам мамы, мне дана, наверное, уже последняя надежда, я прохожу реабилитацию в православном Спасо-Преображенском реабилитационном центре. И больше всего боюсь начать все это снова. Каждый наркоман мечтает навсегда избавиться от этих мук. Но чудо происходит в одном случае из ста, или еще реже. Кому оно предназначено? Остается молить Бога и просить его дать еще немного сил».
Фотоальбомы
Видеогалерея
