Горяинов Станислав Викторович: "Брат, выход есть"

Во внутреннем сумраке зала лучи утреннего солнца веером расходились от купола, сообщая всему окружающему особую таинственность. Будто в сияющем тумане, шли сквозь эти столпы люди, ставили горящие свечи и целовали иконы. Мальчик с испугом глядел на суровые лики святых, грозно глядящие на него со стен. Потом Стасик переводил черные глазенки на Иисуса, распятого на громадном на кресте, и острая жалость пронзала сердечко: ведь бабушка рассказывала ему, как пришел Он, Богочеловек, на Землю, чтобы всех спасти, а его убили! И чистые слезинки-капельки катились по щекам ребенка.

Сколько лет прошло, а он помнит это детское смешение страха и острой жалости к убитому Христу, вынесенное из детства. Тогда, маленьким мальчиком, он еще не понимал, что означает слово «Воскресение». А теперь, читая Евангелие и «Жития Святых», радость заполняет сердце тридцатилетнего мужчины: зерно православной веры, посеянное в далеком детстве, дало долгожданные всходы. Долго же оно, похищенное, ждало, когда свет божьей благодати пробьется сквозь смертельный мрак, и человек зажжет свечу, а потом заплачет перед строгими ликами икон.

Почему тогда, много лет назад, свернул на скользкую дорогу? В начальных классах, вспоминает Стас Горяинов, руководитель отдела профилактики РООО «Ростов без наркотиков», мечтал он о чем-то героическом. Посмотрит фильм про космонавтов — и хочется улететь на ракете к далеким к звездам. А после фильма про уголовный розыск с восхищением смотрел на милиционеров. Но кто же виноват, что время такое наступило — не до светлой мечты. Рушился социализм, увлекая за собой последние громкие и провальные проекты — Афганистан и БАМ, а следом шла лавина таких же ложных, только уже западных синкопов, прививающих культ эгоизма, потребительства и насилия. Мальчишки, мечтающие о романтике, видели перед собой лишь ее суррогат: «крутые» парни начала девяностых крушили ларьки и убивали друг друга на глазах у всех, утверждая «добро» и «свободу» (в их понимании). Да и во дворе были свои «понятия»: куришь — это круто! Урок прогулял — да ты свой парень! И идеалам шпаны ничего не противостояло: в школе о морали и нравственности стало как-то не принято говорить. Бравада и тяга к запретному делали поведение подростка неадекватным. Мама, работающая в комиссии по делам несовершеннолетних и всю жизнь определявшая трудных ребят по спецучреждениям, хваталась за голову: «Ты позоришь меня! Да я морального права теперь не имею журить мальчишек или их родителей — они мне сразу в лицо тычат неправильным воспитанием сына!» Но ее упреки не трогали сердце Стаса, принявшего законы улицы. Класса с седьмого он начал курить, потом — выпивать понемногу, а в выпускном классе однажды напился до полного безчувствия. Мать было в шоке: ведь она заранее жестко расписала всю жизнь единственного сына на годы вперед: школа, институт, аспирантура и — престижная работа, а он не желал претворять эти планы в жизнь и собственными руками все рушил. Школу и то дотянул только благодаря ее связям, а потом…

«После школы ни работать, ни учиться я не захотел, — вспоминает Стас.- Ведь пришла свобода! Утром в школу вставать не надо, и весь день — делай, что хочешь! Как загулял летом, так и понеслось. Познакомился с компанией неприкаянных ребят, один из которых только что из армии демобилизовался, и конопляные семечки из Самарканда, где служил, привез. Мы их посадили, вырастили, а потом набивали папиросы и курили анашу — это и был первый наркотик в моей жизни». На мой вопрос: «Что испытывал после затяжки?», — отвечает, что было ощущение радости, душевного подъема. Обостренно воспринимался окружающий мир и сам себе в тот момент он казался ужасно умным. «„Травку“ многие подростки не воспринимают всерьез, мол, это же не синтетический „экстази“, например. Но анаша — это самый настоящий наркотик, и он вызывает привыкание: приходит время, когда слабая доза „приедается“, и сколько бы не курил, прежнего острого ощущения радости уже не получишь, — утверждает Стата не понаслышке.- Чтобы вернуть эйфорию, стали варить коноплю, жарить, смешивать ее с растворителем. стремясь получить больший эффект. Но на смену наркотическому экстазу приходило уныние, тяжелая депрессия — организм платил за искусственный всплеск эмоций. Мозги мои будто „засохли“ тогда, стал дома закрываться, никуда не выходил. Даже к телефону подходить перестал. Понимал, конечно, что состояние это ненормальное, но что делать, не знал. А матери было стыдно кому-либо рассказать, что со мной творится. И я нашел, как мне казалось тогда, выход: стал употреблять спиртное. Думал, так переборю наркотик: ведь алкоголь вызывает агрессию, вот ступор и отступит», — сокрушается наш герой. В такой «борьбе» (из огня да в полымя) прошло несколько лет. За это время он поступил, по материнскому наказу, в университет, на подготовительные курсы, но потом бросил их, и пошел учиться в кулинарный техникум — получать профессию повара-кондитера. «Как меня терпели преподаватели, ума не приложу, — до сих пор удивляется Стас.- Техникум закончил, постоянно пребывая в стадии или алкогольного, или наркотического опьянения». Но мать не опускала руки и попутно лечила сына, анонимно укладывая его в различные диспансеры, клиники, психиатрические больницы. Но не лечение, не кодирование результатов не дали, и призывная комиссия новобранца-наркомана забраковала. Остался он в прежней среде — опускаться все ниже.

Шел Стасу двадцать первый год, когда брел он однажды с невеликими деньгами в кармане в магазин за водкой, брел и рассуждал: «Ну, возьму сейчас бутылку, опохмелюсь. Остановиться не смогу — опять уйду в запой, буду орать на всех и бросаться в драку. Пора это кончать». Знакомый парень окликнул: «Стас, до чего ты дошел, и о чем только думаешь? Хоть бы мать пожалел, извелась совсем. Ведь тебе работать надо, учиться, обустраиваться как-то в жизни». На что тот ухмыльнулся: «Работать? Я с людьми разучился общаться, кто ж меня возьмет?». И — каждый пошел своей дорогой. Стас нашел «выход»: отдал деньги, что были в кармане, ребятам-наркоманам. Те подсуетились, «ханку» сварили на блатхате, и укололи ему и себе — по кругу. Теперь он ненавистное спиртное не употреблял, но постепенно «проколол» вещи из дому. Потом начал воровать везде, где возможно: в магазинах, на рынках, и — из сумок зазевавшихся прохожих. В наркотическом угаре видел, как уходили на тот свет, один за другим, ребята из его новой компании. Один с матерью поругался, и она, от греха подальше, забрала ключи от машины: как бы не угробился под наркотическим «кайфом». Через три дня нашли сына повесившимся за сараем: отомстил маме, называется. Другого, талантливого и умного, ждали бы прекрасные перспективы — если бы не наркотики, а он завяз так, что и «перекумарить» не мог, и не было сил бросить колоться. Глядя на мучения «ботаника», Стас не раз с горечью думал: «Лучше б его „закрыли“ (посадили), может, там бы он бросил, наконец». И правду, посадили парня, но в тюрьме — убили. Лишь трое из семерых приятелей все еще неслись под уклон, подгоняемые собственной бедой. Однажды, пребывая в таком жутком состоянии, Стас увидел машину, стоявшую на обочине дороги с ключами зажигания в замке. Не долго думая, сел, завел ее и поехал. Зачем, и сам не мог потом объяснить. «Самое удивительное, что ездить-то я совсем не умел, — вспоминает он, -, но такие трюки на шоссе вытворял — уму не постижимо! Хорошо хоть никого не задавил, да сам жив остался. Целый день катался по Михайловску. За это время успел продать запасное колесо, поменял новый аккумулятор на старый… На вырученные деньги укололся героином, и ребят „угостил“. Взбодрившись, хотел продать „тачку“, но потом почему-то бросил на дороге». Через три месяца горе-угонщика арестовали: свои же наркоманы «сдали», ведь на угнанной машине он и в «варочную» приезжал, и на блатхаты.

«Три месяца просидел я в СИЗО, — продолжает повествование Стас, — Особенно тяжело было двое суток в „транзите“ — в этой „душиловке“ сидело вместо двадцати человек — пятьдесят, в пору было сознание потерять. Но когда нас в Ставропольской тюрьме вереницей вели по длинному тюремному коридору и ставили „руки за спину, ноги на ширине плеч“, по двое — трое около камер, а потом в них заводили, меня будто током ударило: „Ну все, доигрался“. Там я единственное понял, что заключенные — это люди, зашедшие в тупик: раз вот так, по дурости, попав, потом топчутся они на месте всю свою жизнь: освобождаются, опять садятся. Общество их отторгает, для него они „изгои“: на нормальную работу с такой биографией не устроишься, и центров реабилитации для бывших ЗК нет», — добавляет он.

Стаса осудили, но срок дали «условный», И, хотя парень давал он себе в тюрьме зарок больше не колоться и устроиться на работу, первое желание он не выполнил: дома сразу же укололся. Но работать устроился, и за три месяца хорошо себя зарекомендовал на заводе. Хотел даже жениться на славной девушке, с которой там и познакомился, уже и кольца купил. Девушке не нравились резкие колебания настроения жениха: только что он в состоянии эйфории гладил брюки, перемыл всю посуду и обувь, как подступила жуткая депрессия, и он убегал искать, где бы достать «дозу». Алкоголь, анаша, таблетки, потом — героин, какой невесте это понравится? Конечно же, любимая от него ушла. Остался туман и ад.

«В это время к нам, в Михайловск, приехали бывшие наркоманы из „Исхода“. Среди них был и Николай Новопашин, к которому обратилась моя мать с просьбой помочь в беде, -вспоминает он.- И когда я лежал дома, переживая жуткие муки, ребята пришли, и сказали мне простые слова: „Брат, выход есть“. Их „Фонд“ взял тогда под свою эгиду пятидесятник Ряховский, и через полгода я поехал в только что организованный реабилитационный центр, расположившийся в Батайске: хотелось жить, выкарабкаться из этого омута. Поначалу было очень плохо — болели голова, сердце, почки, печень, — все одновременно. Думал, не выдержу. Но потом „перекумарил“, адаптировался, — продолжает Стас.- Правда, месяца четыре разговаривать не мог — разучился. Пробыв почти год в Северском центре, приехал в Ставрополь на служение, и начал помогать Николаю в протестантской церкви. Потом послали меня в Липецк, на должность пресвитера. Служил старательно, и открыл еще два реабилитационных центра в соседних городах».

Работая там, в Липецке, встретил Стас Люду — свою будущую жену. Это было время, когда молодой пресвитер стал задавать себе слишком много вопросов: «Думал я так: вроде верим мы в Бога, делаем доброе дело — помогаем людям, но люди-то нас не понимают! Говорят родители наркоманов: „В секту своих детей не отдадим! Вот были бы вы от православной церкви, тогда другое дело“. А как же быть с их пропащими ребятами?» Серьезная и умная, Люда к тому времени сама разочаровалась в Протестантстве, и поддерживала друга в то трудное для него время. И тогда, когда у парня начались разногласия руководством, и когда начались гонения — строптивец надумал уходить из протестантской церкви. И Стас, давно мечтавший о семье и детях, понял: он нашел ту единственную, что пойдет за ним сквозь годы и расстояния.

Летом 2004 года Николай Новопашин, познакомившись с православным священником Игорем Подоситниковым, перешел в православие. Вторым окрестился Стас Горяинов.

На вопрос, почему он поменял веру — принял такое важное в своей жизни решение, новообращенный отвечает так: «Православие для русского человека — это основа, колыбель. Исконно русская вера, на протяжении многих веков она передалась новым поколениям с молоком матери, и формировала национальный характер. Наш народ больше всего на свете любит свободу -, а православие ничего никому не навязывает. Но при этом приучает к самодисциплине, к духовной стойкости, серьезности и ответственности — вот что главное! Поэтому, возвращаясь к вере предков, я, по сути, возвращался к самому себе. Когда Владыка нас благословил на создание Спасо-Преображенского реабилитационного центра, (этот день пришелся на 19 августа, Преображение Господне), — продолжает Стас, — отдали нам бывший ученический культстан за Темнолесской. Мы, пятеро, поселились в одном из полуразрушенных домов. Николай занимался общественными связями, добывал и привозил продукты для нас, а я жил в обители неотлучно все восемь месяцев».

А в феврале 2005 года несколько человек из обители были направлены в Невинномысск, где начали работу с нуля. Жили сначала при храме, несли послушание, затем открыли консультационный пункт. Весной сняли частный дом, где и открыли реабилитационный центр, который и по сей день возглавляет Стас. «Идут ребята, идут их матери, консультации для них даем два раза в неделю — по средам и субботам, и каждый раз собирается более пятидесяти человек одних только родителей. Но всех желающих на реабилитацию взять не можем, конкурс — десять человек на место. И люди ждут по два, три месяца. Тридцать человек из Невинномысска за эти месяцы уже прошли реабилитацию, некоторые из них возглавляют сейчас другие филиалы Спасо-Преображенской обители. Не обошлось, конечно, без неудач. Один парень, например, согласился переехать к нам, если мать купит ему сотовый телефон. А через три дня сбежал „прокалывать“ его, прихватив с собой еще двоих нестойких ребят. Вот для этого и нужны консультационные пункты — чтобы в ходе беседы выяснять, действительно ли сам человек хочет избавиться от недуга, или он делает это в угоду родителям, или по каким-то другим причинам. И только через определенное времени, проверив послушника при храме, мы посещаем его дома, и решаем, готов ли он отправиться в реабилитационный центр.

Проблем у Спасо-Преображенского реабилитационного центра много, но главная на сегодняшний момент — материальная. Кроме православной церкви, которая дает все, что может, никто не помогает нам. И государству, и властям проблема наркомании безразлична. А иногда я думаю: может, кому-то выгодно убивать нашу молодежь? Ведь и на рынках, и в киосках — да что там, — в любой подворотне можно свободно купить разнообразные наркотики, а власти и правоохранительные органы прекрасно об этом осведомлены. И от их бездействия становится страшно, — продолжает Стас.

- Сам я уже четыре года не колюсь. Несколько месяцев назад счастливо женился, венчал нас с Людмилой отец Игорь, в родном Михайловске. И все вроде бы идет хорошо, но каждый день для меня — тяжелый крест борьбы и самоутверждения. Тем более, когда слышу за спиной в каком-либо учреждении: „Ходят тут, болтают языком, наркоманы! “ Не только я, все мы держимся изо всех сил. Стараемся не сорваться, не уйти в сторону, а помочь еще кому-то вернуться к жизни. Ради этого спасения будем и дальше ходить, просить, стучать во все двери — и стараться, чтобы нас услышали. Ведь поймите, наркомания — это не только наша проблема, это — проблема и ваших детей и внуков, это — беда российской молодежи, не имеющей идеалов и не верящей в Бога. И если мы не будем заниматься спасением наркозависимых, то кто тогда? Если бы Николай Новопашин, например, вылечившись и перестав колоться, занялся бы бизнесом, или чем-то иным, сколачивая капитал для своей семьи, скольких бы ребят уже не было в живых! А так на сегодняшний день живут и трудятся в Спасо-Преображенских реабилитационных центрах восемьдесят человек. Каждый из них — готовый консультант, который может подсказать брату, как вести себя в той или иной ситуации, ведь сам он этот путь уже прошел. Если каждый из восьмидесяти поможет хотя бы одному человеку, то будет уже сто шестьдесят спасенных. А если и они не отвернутся, и по десять поведут за собой? И, с божьей помощью, цепочка эта никогда не оборвется. Мы еще докажем, что нас рано списывать со счетов. Ведь сам Владыка Феофан недавно сказал: „Други мои! “ — обращаясь к нам, бывшим наркоманам! А Госнаркоконтроль (который раньше только и делал, что сажал наркозависимых по тюрьмам), ныне руководимый генералом-лейтенантом Клименченко А.П., достраивает баню для одного из филиалов реабилитационного центра. Так что мы уже не одни. Что это, если не чудо, свершенное Спасителем?».